Текст и фото: Илья Буяновский (02.11.2015)

«Осколки русских городов» — почти обязательный пост в рассказе о среднеазиатских столицах, будь то Астана, Алма-Ата и в меньшей степени Бишкек, Ташкент здесь — не исключение. Формально он был одним из крупнейших городов Российской империи (155 тыс. жителей в 1897 году), однако русская Ново-Городская часть насчитывала лишь порядка 25 тысяч жителей, как в губернском городе средней руки… но в Туркестане это сравнение — плюс, а не минус. Русских в Ташкенте жило больше, чем в любом другом месте Средней Азии, сложился узнаваемый стиль наподобие неоготики из жёлтого кирпича, неповторимо звучали названия улиц в честь полководцев и мест выигранных битв за Русский Туркестан, а среди архитекторов был даже свой Бенуа Алексей Леонтьевич. Частично я показывал русский Ташкент в части о центральных площадях, частично покажу в следующей (об окрестностях вокзала), но там речь не только о наследии тех времён. Впрочем, и здесь вместе с «николаевскими» домами и храмами в основном северо-восточнее центра я покажу и кое-что из советского, будь то Большой театр или Греческий городок.

В этом парадокс — на кладбище легче всего убедиться, что русская община Ташкента жива

С района, выбивающегося из общей канвы и начнём — к югу от Площади и Сквера да больше советских времён. Сориентироваться можно по вот этому виду с роскошным сталинским фонтаном: высотку издательства «Шарк» на заднем плане мы видели в прошлой части с обратной стороны.

Это, в сущности, ещё одна центральная площадь перед Большим театром имени конечно Алишера Навои, «единственным в Центральной и Юго-Восточной Азии» (ещё гранд-театры имеются в Пекине, Шанхае и городах Японии). Его профессиональная труппа выросла в 1920-х годах из узбекского фольклорного ансамбля, а здание строилось в 1939-1948 годах с перерывом на войну по проекту Алексея Щусева, став вехой «советской среднеазиатской» архитектуры.

Снаружи он, по-моему, скромнее аналогичного театра в Алма-Ате, но тут и самое интересное — внутри: шесть залов (Ташкентский, Самаркандский, Бухарский, Хорезмский, Ферганский и Термезский) оформлены в стиле соответствующих исторических областей Узбекистана вроде многослойных самаркандских орнаментов или хорезмской резьбы по ганчу. Фото их есть на официальном сайте, а мне, увы, внутрь попасть не довелось — весной ГАБТ был закрыт на реставрацию, а примерно тогда, когда я писал этот пост, его открыли Каримов и японский премьер Синдзо Абэ, почтив память работавших на стройке пленных японцев.

Не удалось мне зайти в фойе театра и год спустя — все его двери были наглухо заперты. Но и вид входной колоннады внушителен:

Напротив, хорошо так скрытая деревьями (я её тоже обнаружил лишь год спустя) — гостиница «Ташкент-Палас». Увы, не нашёл ничего о её истории, но построена явно в 1930-е годы:

Оказывается, помимо этносталианса бывает и этноконструктивизм!

Буквально по соседству с Большим театром, но за многоэтажкой и фасадом в противоположную сторону — Русский драмтеатр, основанный в 1934 году. Бетонное здание, похожее на фабрику, театр занимает с 2001 года, и прежде это был советский Дом Знаний, для театра, говорят, не очень приспособленный:

До революции же в богатом, но далёком и полувоенном городе культурную жизнь пытались налаживать как умели: здесь было несколько синематографов и театральных зданий, но не было собственной труппы. Ни одно из этих зданий не сохранилось, будь то показанный в прошлой части Народный дом или цирк-варьете «Колизей» (1902), в здании которого в 1920-1930-х годах вызрели обе местные труппы — русская и узбекская. Где он стоял — так и не разобрался, но видимо неподалёку.

Чудной кинотеатр «Хива» я показывал в прошлой части, а где-то на окраине был даже свой «Мулен-Руж»!

Площадь, где теперь стоит ГАБТ, у перекрёстка Махрамского (ныне Узбекистанского) проспекта и улицы Романовского (ныне Буюк-Туран) до революции занимал Воскресенский базар — главный рынок Ново-Городской части, где встречались сартские и русские торговцы с совершенно различным ассортиментом. Главным, впрочем, посредником в русско-туркестанской торговле всегда были татары — «наши» тюрки-мусульмане, и в том же Казахстане редкий старый русский город обходится без татарской слободы. В Ташкенте татар и в наши дни 4,5% населения (а это порядка ста тысяч!), а к началу ХХ века это был второй по численности пришлый народ (2,3 тыс. человек), живший по обе стороны Анхора и принёсший в Туркестан «джаддидизм» — просвещённый светский ислам ХХ века. История ташкентских татар есть, например, здесь. Минарет Татарской мечети (1883), выглядывавший из-за Воскресенского базара, был мягко говоря непохож на узбекские, но и для России его квадратная форма абсолютно необычна. На месте мечети и стоит ныне Большой театр:

Ещё пара дореволюционных зданий в окрестностях двух театров — о происхождении этого ничего не нашёл:

Это — вроде бывшая гостиница «Националь»:

А вот здание напротив ГАБТа меня порядком озадачило — то ли «ободранный» при реконструкции модерн, то ли конструктивизм «с пережитками», то ли и вовсе удачный новодел:

Чуть дальше по бывшему Махрамскому (звучное название — в честь битвы Кауфмана с войсками Коканда у посёлка Махрам в нынешнем Таджикистане), а ныне Узбекистанскому проспекту — Реальное училище (1894) характерной Н-образной формы и типично ташкентского облика. Ныне здесь одно из министерств:

На момент открытия это было единственное классическое училище в Русском Туркестане, поэтому большую его часть занимали общежития с домовой Никольской церковью:

Дальше Узбекистанский проспект выходит к проспекту Амира Тимура у показанных в прошлой части областного хокимията и бывшего завода «Фотон». Так что «перепрыгнем» теперь через Сквер до проспекта Мустакиллик, бывшей улицы Пушкина, а ещё раньше (до 100-летия поэта в 1899-м) Лагерного проспекта — он вёл на северо-восток, к акклиматизационному лагерю русских войск в предгорьях Чимгана. От Сквера перспективу его замыкала церковь Сергия Радонежского (1893-97), снесённая в 1930-е годы:

А самым известным сохранившимся зданием считается Аптека Каплана (1906), которую впрочем уместнее было бы называть аптекой Краузе — известный биолог и медик Иероним Краузе с 1870 года работал в Туркестане, немало сделав и для Ташкента — от садика Белого дома (ныне во дворе Сената) до сети первых в городе аптек. Размер же здания пусть не удивляет — аутентична тут только первая от угла секция до второго этажа, всё остальное пристроили в советское время под Институт марксизма-ленинизма.

Сейчас Мустакиллик — часть Президентской трассы, где по ночам горят белые фонари дневного света, а через каждую сотню метров стоит полицейский и гоняет фотографов: по трассе ездил Папа со своим кортежем, и будет ездить новый президент. У перекрёстка с проспектом Абдуллы Кадыри, на полукруглой площади Хамида Алимджана — одна из доминант Ташкента — две группки из 4 многоэтажек на общих полукруглых стилобатах. Облик их какой-то не ташкентский, и это не случайно — их построили в 1980-е годы как подарок Москвы:

В правой группке (что ближе к окраине) — памятник узбекскому поэты и драматургу Хамиду Алимджану, а под землёй ещё и одноимённая станция метро:

Но в свой первый приезд в 2015 году я, не доходя их, свернул на улицу Тарракиёт — другой «луч» от Сквера на юго-восток. Только надо учесть, что фактически это безымянная улица — названия «Тарракиёт» не знают даже ежечасно проезжающие по ней маршруточники: дело в том, что переименовывали её в независимом Узбекистане 5 раз. По сути это продолжение связующего Сквер и площадь Независимости «бродвея», в советское время слагавшего вместе с последним улицу Карла Маркса (а вот до революции, как и сейчас, это были разные улицы — Кауфманский и Саларский проспекты). И хотя рядовая застройка тут довольно невзрачна, вдоль бывшего Саларского проспекта находится несколько очень интересных объектов.

Если у здания на кадре выше свернуть налево, то через пару кварталов по улице Садыка Азимова выйдешь к затерянной среди пятиэтажек лютеранской кирхе (1899):

В Ташкенте, как и всяком крупном городе Российской империи, быстро обосновались немцы (включая того же фундатора кирхи Краузе и конечно же генерала Кауфмана), к началу ХХ века их было тут было чуть меньше, чем персов — около 500 человек. Но прихожане этой кирхи — вряд ли их потомки: не секрет, что десятки, если не сотни тысяч немцев оказались в Средней Азии не по своей воле в 1940-х годах. Среди постояльцев ташкентского хостела была очень красивая русскоязычная чета с сыном лет 20, все немецкой фамилии — они приехали из германского Бамберга показать сыну родные Ташкент и Ленинабад-Худжанд.

Однако самое интересное на улице Тарракиёт ждёт несколькими кварталами далее — это костёл Святого Сердца Иисуса, с большим отрывом самый впечатляющий христианский храм Узбекистана (да и в Узбекистане ли мы? — задумаешься перед ним поневоле):

…Я много писал о сибирских поляках, ссыльных или отданных в солдаты после многочисленных восстаний, но в Ташкенте польская община была существенно крупнее, чем в любом из сибирских городов — к началу ХХ века 2,2 тысячи человек, почти десятая часть пришлого населения. В основном это были солдаты — низшая военная служба в условиях, близких к каторге, была в Российской империи вполне официальным наказанием, но как и в Сибири, многие в «обычной» ссылке или выходя в отставку тут выбивались в люди. В 1905 году на канале Салар открылся Польский дом, фактически служивший первым в Туркестане костёлом Непорочного Зачатия (до этого были лишь каплицы в частных домах):

Но ещё тремя годами ранее судьба, вернее ссылка, привела в Ташкент очередную неординарную личность — литовца Иустина Бонавентауру Пранайтиса (здравствуй, кстати, Сумасшедший Краевед!), в России известного своими антисемитскими трудами и обоснованием «кровавого навета». В Средней Азии же он внезапно развернул кипучую деятельность, добившись строительства католических храмов в Ташкенте, Самарканде, Ашхабаде и даже эмирской Бухаре, из которых как минимум первые два сохранились. В Ташкенте он в 1913 году натурально мобилизовал народную стройку — польские солдаты в свободное время охотно трудились над возведением храма… и всё-таки не успели: советское время костёл встретил без внутренней отделки и колоннады на башне. Сначала его занимали всякие склады да мастерские, затем он просто опустел и превратился в голую коробку стен, в 1981 году был взят под охрану, но лишь в 1993-2001 дело дошло до реставрации.

Нередкий в общем-то в бывшем СССР сюжет — начали строить костёл до коммунистов, закончили — после… только в основном такие храмы находятся в Западном поясе, например Святой Радиозавод в Каунасе. Ташкентский костёл и освящён был с уже сбитыми барельефами, и видимо такими их решили и оставить — католики всё же гораздо бережнее относятся к следам пережитого на своих церквях, чем православные.

Композиция на заднем дворе появилась лишь в 2016 году, и не знаю, где и когда всплыла изувеченная большевиками статуя:

Во дворе костёла мне повстречались двое трудников, один из которых, судя по внешнему виду, спасался тут от Зелёного змия. Разговорились, а затем пошли к настоятелю — отцу Мариану, старому поляку с бородой доброго волшебника, который выдал нам ключ и благословил провести экскурсию.

Полуподземная капличка у главных ворот — то ли крещальня, то ли отпевальня:

Разные помещения в подклете собора, в том числе зал с символическим ключом от храма на стене и мозаикой, изображающей Святейшего Сердце Иисуса Христа — столь частый католический, но не встречающийся в православии символ.

Зал собора с витражами, органом, крёстным путём на колоннах и модернистским алтарём:

Ныне службы тут ведутся на трёх языках — английском, русском и корейском. Первый — возможно, для экспатов, а второй… большинство корейцев Средней Азии — христиане, и ныне они основные прихожане костёлов, а в иных городах и православных церквей.

А вот остались ли в Ташкенте настоящие поляки — не знаю. Но в сквере у костёла узнаваемый с первого взгляда памятник, и хотя по-русски его продублировать паны сочли, видимо, ниже своего достоинства, думаю из контекста — поляки, 1942 год, Средняя Азия — всё примерно ясно.

Синагога (1896) в Ташкенте тоже была на улице Двенадцати тополей (вот же красивое название!), нынешнее расположение которой я так и не выяснил. Евреев тут жило немало — порядка полутора тысяч, причём это были именно ашкеназы — у бухарских евреев есть своя современная синагога, а фотографий старой их синагоги вроде бы не сохранилось.

Но вернёмся в костёлу. Дальше улица Тарракиёт пересекает Салар — вторую границу росшей Ново-Городской части (первая проходила по упрятанному ныне в трубы каналу Чаули, за что лежащую восточнее часть города называли Зачуйлинской). Между Саларом и железной дорогой — Ташкентский мединститут, заведение в Средней Азии крайне важное, но образованное лишь в 1935 году из медицинского факультета Среднеазиатского университета (созданного, в свою очередь, в 1920-м):

Путешественнику, впрочем, интереснее его здания — ТашМИ занимает старый Кадетский корпус (1901-1903), столь же актуальный в дореволюционном Туркестане. На территорию его, как оказалось, можно беспрепятственно пройти, а служебные домики у ворот и вовсе занимает что-то от медицины далёкое, но с флагом Кореи и изделиями «Дэу» у дверей:

Внутри — огромная, зелёная и достаточно людная территория, где в общем-то никто не обратил внимание на иностранца с фотоаппаратом. В центре — памятник (увы, забыл напрочь, кому или чему именно), на заднем плане Г-образное здание собственно Кадетского корпуса, а за ним и другие постройки институтской больницы. Я туда не ходил, и теперь об этом жалею — там находится тот самый Раковый корпус из одноимённого романа Солженицына, но в любом случае и сам Александр Исаевич, и герои его гуляли в тени этих деревьев.

Главное здание Кадетского корпуса и студенты-медики вместо кадетов:

Оно же с другой стороны и в другую эпоху, от нынешнего сквера с памятником — с тех времён лишь утрачен шатёр домовой Покровской церкви, а в остальном стены и их украшения те же. Внутри вроде бы сохранились интерьеры, но туда соваться я уже не рискнул.

От знакомых в Алма-Ате слышал, что в Ташкенте по сей день очень хорошая (по меркам бывшего СССР, конечно) и доступная медицина — с советских времён тут был создан и до сих пор не разбазарен мощнейший комплекс институтов и больниц для борьбы с всевозможными напастями среднеазиатской природы от чумы до эхинокока, от яда каракуртов до горной болезни. Мне, к счастью, с местной медициной в путешествия познакомиться ещё нигде не доводилось, а вот мои попутчики Лида и Саша, когда последний серьёзно повредил себе палец, работой врача из привокзального травмпункта были полностью довольны.

Дальше можно пересечь под видауком железную дорогу, как и во многих других городах — физическую границу ташкентского центра. На вопрос, что это за трамвай такой и откуда, отвечу в следующей части, пока же «песня не о нём»:

От ТашМИ ещё минут десять пешком, по резко поворачивающему за виадуком налево проспект Улугбека до Боткинского кладбища — крупнейшего из старых христианских кладбищ Ташкента, зародившегося в 1872 году, а название (вообще-то неофициальное) получившего в ХХ веке по ближайшей улице. Прямо сказать, кладбища я не люблю и в путешествиях своих посещаю их редко, но здесь особый случай — в первую очередь я шёл сюда посмотреть на русских людей, помня ещё по Казахстану с Киргизией, что они заметнее всего у православных храмов.

От кладбищенских ворот открывается вид с заглавного кадра.

Справа — памятник футбольной команде «Пахтакор», погибшей в полном составе 11 августа 1979 года в авиакатастрофе, столкновении двух пассажирских самолётов над Днепродзержинском, унёсшей жизни 178 человек. Это была вторая по масштабу авиакатастрофа в истории СССР, а первая по числу жертв — ровно 200 — также была связана с Узбекистаном, в 1985 году под Учкудуком. Вернее, с позавчерашнего эти катастрофы уже лишь вторая и третья в истории отечественной авиации, упокой Господь души погибшим в небе Синая…

Вдоль аллеи кладбища — многочисленные старые склепы и надмогильные часовни:

На главной аллее поражает количество армянских могил, явно непропорциональное их количеству в Ташкенте — видимо, стремились хоронить своих на видном месте. Впрочем, большие захоронения с навесами, подобные склепам, могут быть и греческим — но о греках позже:

Ближе к концу аллеи — часовня Всех Скорбящих Радости, явно современная, но преемница изначальной кладбищенской часовни того же посвящения (1873). На башенке рядом — листочки с именами людей, о которых может помолиться любой прохожий, и эта трогательная забота друг друге — одно из отличий среднеазиатских приходов русских церквей. Вокруг людно и даже местами шумно, и в этом парадокс — на кладбище легче всего убедиться, что русская община Ташкента жива.

Да и церковь Александра Невского (1902-1903) — самый крупный из сохранившихся дореволюционных храмов Ташкента:

Улица Боткина же — не нынешний проспект Улугбека, она сохранила своё название и практически вся проходит между двух кладбищ: старого Боткинского и разбитого в 1930-х годах Коммунистического. Там хоронили людей без разделения по конфессиям, и есть немало интересных могил — например, 14-ти Туркестанских комиссаров (как и более известные бакинские «коллеги», они были убиты в ходе контрреволюционного мятежа; сюда их прах перенесён в 1990-е годы) или боксёра Сиднея Львовича Джексона из Нью-Йорка, застигнутого в России Первой Мировой войной, оставшегося в СССР и умершего в 1968 году заслуженным тренером.

В завершения темы кладбищ можно упомянуть два сквера по разные стороны ташкентского центра — в прошлом Обуховский и Кафановский. Первый был севернее центра, у нынешней Кашгарки, и в нём покоились 18 погибших при первом, неудачном штурме Ташкента в 1864 году во главе с полковником Василием Обухом. Памятник (на кадре ниже слева) снесли в 1918 году, сам сквер исчез при перепланировке и восстановлении Ташкента после землетрясения.

Кафановский сквер — напротив, был южнее центра, за Музеем искусств на проспекте Тимура, и до революции назывался Александровским садом. «Коммунаризация» его начиналась с захоронения тех самых 14 комиссаров, к которым вскоре добавились председатель узбекских коммунистов Кафанов (1923), руководитель УзССР уйгур Юлдаш Ахунбабаев (1943), герой войны генерал Сабир Рахимов, уже нам знакомый Хамид Алимджан и другие. Ныне этот сквер остался и в нём стоит памятник поэтессе Зульфие, а захоронения в 2000 году перенесли на Коммунистическое кладбище.

На окрестных улицах (где я искал корейское кафе «У Лили», чтобы там попробовать собаку) сохранились и кое-какие старые домики… впрочем, «зачуйлинский», вернее зажелезнодорожный Русский Ташкент я подробнее покажу в следующей части.

Напоследок отправимся в северную часть центра — район Бадамзор, в котором закончили вторую часть. Но тогда мы ходили лишь вдоль канала Бозсу и бесконечного проспекта Тимура, где Деловой центр, телебашня и станция метро «Бадамзар». Вот от этой самой станции я углубился в кварталы восточнее проспекта по улице Богишамол, и вскоре набрёл на мечеть Мирза-Юсуф 1880-х годов постройки — Ново-Городская часть быстро начала обрастать узбекскими-сартскими-таджикскими предместьями.

Напротив — вклинившийся между многоэтажек и частного сектора квартал сталинок, которые я тогда принял за Греческий городок… и как оказалось, ошибся:

Ныне утратившие свою самобытность Греческие городки были одним из феноменов позднесоветского Ташкента. И жили в них отнюдь не депортанты с черноморских берегов (этих бросили в сельскую местность), а другие, «правильные» греки — политэмигранты. Во Вторую Мировую, когда Грецию заняли войска Германии, Италии и Болгарии, там возникло своё Сопротивление из десятка различных группировок, самой сильной из которых оказались коммунисты, в 1946 году как Демократическая партия Греции обратившие оружие против возродившейся монархии, что обернулось гражданской, в основном партизанской войной. К 1948 году коммунисты были практически добиты правительственной армией при поддержке США, и через Албанию эвакуировались в СССР — всего около 12 тысяч человек. Отправили их советские власти аккурат на край Ойкумены, куда Александр Македонский чуть-чуть не дошёл — в Ташкентскую область, где они расселились в двадцать три «греческих городка» по типу махаллей, восемь из которых было непосредственно в Ташкенте. Ближайший к центру находился на перекрёстке улицы Бадамзар с Малой Окружной (Кичик-Халка) дорогой, в квартале южнее мест с прошлых двух кадров, и в свой второй приезд в Ташкент я отправился туда. На его углу ныне пафосного вида ресторан и пара точек, вывеску которых я про себя перевёл как «самая самсистая самса»:

Дома для себя греки строили сами, и в основном это были такие вот сталинские малоэтажки. Есть ли в их облике с деревянными наличниками что-то греческое — судить не берусь, но внутри очень уютно. Большинство ташкентских греков были мужчинами без высшего образования, и подались как раз-таки в строители, а немногочисленные женщины, более набожные, порой с татуировками-крестами на переносицах, принесли с собой необычные для Средней Азии похоронные ритуалы и чёрную одежду вдов. Для поддержания родной культуры греки создали фольклорный ансамбль «Бузуки», а службы в ташкентских церквях не обходились без греческих лиц — выросшее в СССР поколение детей коммунистов вернулось к православию.

Двор Греческого городка — по сути это единственный квартал, вытянутый вдоль Бадамзарской улицы. Белое здание за домом тоже было связано с греками, то ли их общественной жизнью (типа дома культуры), то ли эмиграцией (типа переселенченской конторы), но конкретику я напрочь забыл.

Само собой, человек с фотоаппаратом в тихом квартале, где все друг друга знают, не мог не остаться незамеченным, и вскоре я разговорился с доброжелательными и не по-столичному (как и многие в Ташкенте) расслабленными местными жителями. Сейчас это в основном русские, украинцы, казахи, узбеки, а самих греков не осталось никого, разве только несколько полукровок по всему Ташкенту. Они начали массово уезжать уже в 1980-х годах, когда пал режим Чёрных Полковников, и даже веру предков вспомнили во многом от того, что грек-репатриант обязан был иметь справку о православном крещении. Местные ещё помнят их фамилии — Нондас, Георгис, Петридис, Цадариду, Лидис…

Ещё через квартал по Бадамзарской (то есть — ближе к центру) на перекрёстке с улицей Осиё во дворах притаилась Ташкентская обсерватория имени Улугбека с двумя площадками по разные стороны безымянной (но похожей на улицу) дороги:

Обсерватория была основана в 1873 году для военного ведомства, к 1890-м стала общенаучной, особенно интенсивно из солнечного Ташкента изучалось солнце, и как многие старые обсерватории, в советское время она дала немало «потомков» — например, Китабскую широтную станцию или высокогорную обсерваторию Майданак в Кашкадарьинской области. Ныне здесь гидрометеоцентр и сейсмостанция. На обеих площадках — старые башни для телескопов (1893):

К одной (на позапрошлом кадре) не подойти за высоким забором, зато у другой среднеазиатская идиллия — коровы пасутся, мужики-узбеки поляну накрыли:

В траве возятся куры с бойцовым петухом — хотя я на петушиные бои ходил в Самарканде, всё же центр их именно Ташкент.

А уж детишек моё появление и вовсе привело в восторг. Чем и закончу рассказ об осколках русского Ташкента…

…кроме тех, которые в окрестностях вокзала, куда отправимся в следующей части.

P.S.
Показал я здесь далеко не всё, так что рекомендую сайты «Старый Ташкент«, «Письма о Ташкенте» (но там ОЧЕНЬ много… хотя и меньше, чем мой журнал, но всё про один город), вот этот пост (тут просто огромная подборка) и конечно журнал rus_turk.